Ему нравились эти беспрерывные внезапности, неожиданности,поражающие в Риме. Н. В Гоголь. "Рим"
В Рим, как и вообще в Италию, едут, чтобы встретиться с городом,где много прекрасной и несравненной старины, лучшего в миреискусства, античных памятников и ренессансных фресок, старыхмраморов, где впрямом смысле ощутимо "дыхание истории".
Все это и на самом деле так. Но есть и нечто иное, быть может,самое главное.
Ощущение, что Рим, как кто-то мудро и точно сказал, --"отечество нашей души".
Наше "культурное сознание" -- сколько бы нынче не увлекались унасйогой или восточными единоборствами -- европейское сознание.Нас -- кого лучше, кого хуже -- воспитывали на европейскихценностях, и ктохоть раз побывал в эрмитажных залах, уже незабывает низавораживающие лица мадонн Леонардо да Винчи, николдовскую живопись Веронезе, ни горделивых и коварных римскихцезарей, высеченных изпотускневшего уже мрамора.
Когда никого никуда не пускали, когда заграница была, каквыражалсяОстап Бендер, "мифом о загробной жизни" в ту порукаждый, когоспрашивали, куда хотел бы он (теоретически,разумеется) съездить, непременно отвечал: "В Париж!". Конечно же,Париж -- олицетворение"заграницы", сердце цивилизации, шика,легкомыслия, изящества, возвышенных грез, поэзии, город звенящийшпагами и блистательнымируладами несравненного французскогоязыка, "на котором не толькоговорили, но и думали наши деды"(Лев Толстой).
Но вспомните, сколь удивительных, глубоких и тонких людейстремились жить и даже умереть в Италии, грезили и вспоминалионей. Рабле, Монтель, Пуссен, Стендаль, Гоголь, Блок... Скольколитературных героев проживали в Италии свою судьбу, какие фильмыздесь сняты -- "Сладкая жизнь (Dolce vita)", "Ночи Кабирии","Рим(Fellini -- Roma)", не столь у нас известная, ноблистательная картина Гринуэя "Брюхо архитектора" (The Belly ofan Architect)".
Рим не просто город -- событие, явление природы, мир, которыйпростирается не только в пространстве, но и во времени. У негонет начала и нет конца. Не потому ли так часто стоят в Римеуличные часы?
В чем-то Рим -- существеннее, серьезные, важнее всех прочихгородов.Не нужно для этого объехать весь мир, это ощущаетсяаксиомой. Здесь человек остается наедине с самым началом, с"завязью" нашей европейской цивилизации. Если, конечно, он хочетэтого.
О, разумеется, Рим -- рай для туриста и можно прожить не однунеделю, повинуясь гида "посмотрите направо, посмотрите налево..."В самомделе, Вы увидите массу прекрасных памятников. Вы можетещелкать фотоаппаратом, снимать красоты города на видеопленку.Но, поверьте, потом, глядя на фотографии или экран телевизора, Выиспытаете разочарование.
Ведь Рим ждет свидания с Вами. А Вы, вместо того, чтобы, затаивдыхание, вглядываться в его странное и прекрасное лицо, веселоего снимаете...
Но вот настал день и час, Вы прилетели на аэродром Фьюмичино,или, какон называется официально, аэропорт "Леонардо да Винчи".Если Вы бывалый путешественник и видывали аэропорты Парижа илиНью-Йорка, здесь вас ничего не поразит. Разве тольконеобыкновенной важности карабинеры, высокие, красивые и строгие,в щегольской униформе.
Но по пути -- до Рима километров двадцать пять -- все женачинается некоторое волнение. Где, когда мелькнет сквозьобезличенный цивилизованный пейзаж нечто вполне римское?
Шоссе мнится отчасти и провинциальным после просторных,отливающих светлой сталью немецких автобанов и элегантныхфранцузских "autoroutes" с их настойчивой и изысканной рекламнойчехардой. Носквозь эту провинциальную "безликость" вдругпробиваются приметы наступающих чудес.
Пинии.
Маленькие, всегда зеленые, грациозно кривые (именно так!),деревья с плоской кроной. Мы видели их на картинах, читали оних. Это уже Италия, линия -- знак "полуденных стран". Но вотгде-то подальше, закаким-то скучными строениями, на холмикевозникло что-то беспокойно гордое, нездешнее, страшно знакомое.
Не знаю, что увидите Вы впервые. Быть может, и просто безымянныеразвалины забытого храма, но сумрачный мрамор -- приметаторжественной древности -- уже напомнила Вам, что Вы на землеЛациума, иначе говоря, в Древнем Риме...
Здесь говорили на языке, чеканном, как медь легионерских лат, натой забытой, торжественной латыни, на которой уже никто неговорит, нокоторую изучают, которой поклоняются даже те, ктововсе не знает ее.
Здесь возникло все то, что давно и прочно вошло в нашу жизнь,хотя мы и не вспоминаем -- откуда все это. "Сколько водыутекло", -- произносим мы, не ведая, что говорим о римскихводяных часах -- клипсидре. "Аэропорт", слово уж куда каксовременное -- тоже излатыни: "aer -- воздух", "portus --гавань". Вся великая литература настоена на этом языке, всемыслители былых времен к ней обращались, и Пушкин, писавший, что"латынь из моды вышла нынче", читал и переводил (и как!) римскихпоэтов...
Если Вам повезет, Вы можете встретиться с удивительным зданием.Говорю "если повезет", поскольку сюда из Рима вряд ли Выспециально поедете, а по дороге из аэропорта попасть сюданесложно. Я имею в виду базилику св.Павла "за стенами" (Basilicadi san Paolofiore le mura, по латыни -- Extra Muros). Въезжая вРим, мы не думали о раннехристианских временах, только оРенессансе, барокко, античности. Сознание неподготовлено к этомумрачному торжественному зрелищу, к уходящим в бесконечную дальвысоченным нефам, к странному храму, где фараонское величиесочетается с пустым пространством иаскетичным великолепием.После пожара здание было основательно перестроено, но об этом нехочется думать: впечатление не меняется, долго в храме бытьтрудно, он слишком велик, и спокойная огромность его внушаетхолодный трепет, здесь начинаете Вы ощущать христианский Рим,безжалостный в своем угрюмом и агрессивном фанатизме.
И смиренное ожидание радостных чудес с тех пор уже не покидаетВас.
Потом, совершенно неожиданно (в Риме неожиданно все и всегда,см.эпиграф!) словно бы в провале и одновременно на возвышении(такое в Риме случается постоянно, поскольку время подняло городи прежние холмы теперь ниже уровня улиц) Вы вдруг увидите простомаленький Колизей. Но если Вы остановитесь и несколько минутпосмотрите на его пористые, будто из окаменевшего пеплавыстроенные стены, Вы заметите, что он на Ваших глазахстановится огромным, оставаясь маленьким. И Вы окончательноуверуете в неопредолимую сказочность Рима.
Конечно, позднее Вас специально свезут в Колизей, расскажут онем тьму интересных историй, но это первое впечатление несравнить с экскурсией среди суетящихся туристов и торговцев.
Вы еще по-разному встретитесь в Колизеем. Особенно онтаинственен и великолепен на исходе дня, когда падаютстремительные римские сумерки, загораются лампы искусноустроенной подсветки и вместо темного силуэта на розовеющем небеон обращается в светлое видение на сумеречном фоне.
Если первым Римским утром у Вас нет собственных, давнопридуманных планов, сядьте на метро "Термини" (наших туристовчаще всего селят близ вокзала Термини, сам вокзал -- дерзкое инестареющие создание архитектурной мысли тридцатых --несомненно, заслуживает Вашего внимания), и поезжайте на площадьИспании (Piazza di Spagna).
Кстати, о транспорте и о передвижении. Рим в этом смысле городнелегкий. Метро всего две линии и далеко не рядом со всемизнаменитыми местами города есть станции. Автобусы, хоть иработают, в отличие от Парижа, до поздней ночи, не так ужмногочисленны. А город, как известно, лежит на семи холмах,ходить по нему утомительно. И хорошо бы разобраться в автобусныхмаршрутах, купить недельную карточку, чтобы не тратить силы ивремя на длинные и дьявольски утомительные пешие переходы. И ещеполезно иметь в виду, что билеты продаются в газетных киосках, ане в автобусе и что можно купить даже один единственный...
Метро примечательно лишь откровенной надписью над билетнойкассой "берегитесь воров". Но вот древнеримские названия станций--"Colosseo", "Flaminia"!
Наконец, станция "Площадь Испании".
Будем надеяться -- еще рано, может быть, не очень солнечно,поэтому почти пусто, туристы не пришли. Чуть хмурится небо,незначительной, старой и обшарпанной кажется знаменитаялестница, площадь невелика, буднична и даже не слишком похожа наплощадь. Так, улица у подножия лестницы.
Подождите. Сейчас произойдет новое чудо в череде итальянскихчудес... Смотрите и не спешите. В этом городе спешить нельзя.
Картина начинает наливаться цветом и масштабом. Маленькийфонтан, оказывается, заполнен водой цвета молока с изумрудом,легкий ветерчуть рябит ее поверхность. Тускло и изысканнозаблестел мрамор, а сама лестница вдруг круто вознеслась к небу,стала циклопической и вместе соразмерной. Обрела смысл изначительность тишина, словно бы серьезнее стали люди,сгустилось спокойствие. И узкая улица уподножия лестницы словнорасширилась. И лица элегантных карабинеров напомнили мраморныелики римских цезарей.
Стала осязаема спокойная густота Рима. Все приобрело особуюзначительность и даже смешные подробности римской жизни сталиощущаться как детали таинственной смазки. Конечно, дама в шляпкеи норковом жакете, едущая на мотороллере, -- сюжет куда какзабавный, истарик-точильщик на велосипеде, служащем одновременнои точильным станком, вызывает улыбку. Но, может быть, это такоезаколдованное римское царство, как у Андерсена или Кэролла в"Стране чудес". Всездесь странно.
А если Вы оторветесь от этого голову кружащего волшебногозрелища, повернете в сторону Корсо (Corco) -- главной улицыРима, начнете спускаться по улице Кондотти (via dia Condotti),то встретитесь систорией вполне реальной. Тут, у самой площади,по правую руку -- знаменитое кафе "Греко", основанноедействительно неким греком более двухсот лет назад. Сюдаприходили Гете, Стендаль, Вагнер, постоянно бывал Андресен(видите, не случайно мы вспомнили о нем!), живший в этом жедоме. Римский вариант парижской "Ротонды", приют поэтов ихудожников былых времен. Сохранилось убранство прошлого века, онв Риме провинциально роскошен и претенциозен, но кафеочаровательно наивным своим богатством, обоями давленногобархата, старыми фотографиями.
Вообще Испанская площадь (как и весь Рим, разумеется!) простодышит литературными ассоциациями. У подножия лестницы жили Китси Шелли. Аглавное, совсем рядом обитал Стендаль, автор не тольковсех известных романов, но и поразительных "Прогулок по Риму"."Чтобы быть на высоте этих переживаний, -- писал он обощущениях, испытанных им в этомгороде, -- нужно в течениедолгого времени любить и знать Рим. Их непоймет молодой человек,которого никогда еще не постигали несчастья (курсив мой, М.Г.)". Поразительные слова. Их мог написать лишь Стендаль, такумевший любить, так много любивший и так редко и малолюбимый. Итак умевший чувствовать Италию.
Я знал, что он жил совсем рядом, но попал к его дому случайно.Был конец мартовского дня с уже низким, но почти летнимитальянским солнцем. Я устал, чуть сбился с пути и, не стремясьнавести справки упрохожих или заглядывать в план, просто брел,дыша Римом. И вдруг увидел странную улицу. Она круто поднималасьпрямо в небо, в синююпустоту, и только темная линия виднеласьвысоко в глубине.Естественно, я пошел туда, к этой страннойлазури. Табличка на стенепронзила сознание -- Via Gregoriana.Здесь, 3 августа 1827 года Стендаль нанял комнаты "не торгуясь",чтобы скорей бежать любоваться Римом, а ведь он бывал там многораз, жил месяцами, и все же нетерпение томило его: "Солнцесадилось, в моем распоряжении было всего несколько минут" --даже первый вечер боялся он потерять. Я шел наверх, почтифизически ощущая присутствие этого удивительного человека,казалась неуместной контора торгового дома Версаччи на виаГрегориана... Конечно же, я несправедлив, и нелепы эти мысли, номне все еще чудится, что в Италии должны торговать лишь шпагами,масками, отравленными перстнями, нотами, тамбуринами иликарнавальными домино.
Разумеется, Риму, как любому городу, нужны обычные магазины. Темболее, что реальная жизнь в нем ощутима порою до какой-товзрывной силы. И, если ненадолго отрешиться от щемящихвоспоминаний и пристально взглянуть вокруг, то не то что "связьвремен", но их абсолютная неразделимая слитность тут же обожжетВаше зрение.
Как-то я шел по незнакомой улочке. В самом центре Рима, где-томежду Корсо и площадью Навона. Под воротами дома вполнесовременной постройки темнела глубокая яма, рядом с которой ещестарательно пыхтел экскаватор. А из ямы торчала выпачканнаясвежей землей античная колонна с почти не тронутой временемзамысловатой коринфской капителью. За ней в самой глубине двора-- облупленный, но великолепный фасад неведомого палаццо спышными, тоже облупленным барочным фонтаном, как не странно,действующим -- в брызгах воды даже мерещилась маленькая радуга.Над всем этим великолепием сушились сиреневые кальсоны наверевке. И стало понятно, почему в Риме вечно стоят часы --разве можно разобраться -- не то что, который час, а"какое,милые мои, тысячелетие на дворе"... И древность, и роскошьбарокко, и сегодняшний быт -- все сливалось в единственный Рим,который сами обитатели его и раздраженно, и нежно называют"грязный бриллиант".
Да, он и невелик, и часто плохо убран, но для него -- пустаясуетавсе то щегольство молодых (перед Римом -- и тысячелетнийПарижсравнительно молодой город!) столиц, без которого онитеряют частьсвоей притягательности. Ему не надо ничем казаться.Он может бытьдаже смешным -- как на площади перед знаменитымфонтаном Треви, гигантским, несколько даже нелепым в своейстранной почти кичевойчрезмерности, хотя и в нем таится странная-- забавная, языческая, балаганная и вместе грозно-утонченнаякрасота. А знаменитая на весьмир площадь Навона (Piazza Navina),словно бы лишенная архитектурног оединства, обрамленная домами ицерквями из пыльногоржаво-серебристого камня, звенящая упругимиструями неутихающихфонтанов, чем пленяет она -- и навсегда --каждого, кто побывал здесьхоть однажды? Конечно, эффектны инарядны старые барочные фасады, можно долго любоватьсяблистательной скульптурой фонтанов, но есть издания и статуи вРиме, куда более знаменитые. Нет, площадьзавораживает тем, чтодревние называли "genius losi" -- "дух места", накопленнойвеками атмосферой задумчивого и одновременно безмятежногопраздника, этой удивительной отъединенностью от остальногогорода, хотя каждый здесь чувствует, что он -- в сердце Рима. Недревнего, не нового. Просто -- Рима.
"...Здесь, в Риме, не слышалось что-то умершее; в самихразвалинах ивеликолепной бедности Рима не было того томительногопроникающего чувства, которым объемлется человек, созерцающийпамятники заживо умирающей нации. Тут противоположное чувство:тут ясное торжественное спокойство". Так писал Гоголь полторасталет назад, и как прав онбыл.
Достоинство -- оно повсюду в Риме, процитирую вновь Гоголя:"...народ, в котором живет чувство собственного достоинства:здесь онil popolo, а не чернь, и носит в своей природе прямыеначала времен первоначальных квиритов".
С этим Вы встретитесь повсюду. Редкий римский cameriere(официант) будет с Вами хоть каплю подобострастен, равно как инеучтив. Он радушный хозяин, Вы желанный гость. Конечно,всеевропейский упадок прежней любезности коснулся и Рима, но всеже здесь многое иначе. "Светлая непритворная веселость", говорясловами все того же Гоголя, встречает Вас здесь куда чаще, чем виных столицах. Общение -- способ существования для итальянца,порой кажется, что и жизнь здесь чуть проще и дешевле именноиз-за добродушия людей.
Правда, надобно помнить, что в Италии люди не слишком любопытны,как-то самодостаточно и плохо, редко и неохотно говорят накаком-либо языке, кроме родного итальянского. И если Выпрекрасно говоритепо-английски или по-французски, Вам это неслишком поможет.
Зато, если вы хотя бы чуть-чуть можете объяснитьсяпо-итальянски, это вызовет сочувственное восхищение. Итальянцыотносятся к старательно говорящему на корявом итальянскоминостранцу, как любящие родители к первым шагам начинающегоходить ребенка. Трепетно и восторженно.
И как не гордятся они Римом, знают они его посредственно.Римлянин знает только то, что ему интересно. И ответ: "Io non so(я не знаю") вы там услышите куда чаще, чем в других столицах. Яоднажды спросил у красавца карабинера на Корсо в самом центеРима, действительно ли ястою перед палаццо Русполи. Он посмотрелна меня доброжелательно, неуловимо элегантно отдал честь ипогрузился в раздумье. Посмотрел на палаццо, помолчал и сказалбез тени смущения: "Possibile, signore...Possibile... (возможно,сеньор, возможно)".
Но удивительно, здесь все равно как-то проще, чем в другихстранах, язык которых Вам внятен. Может быть, еще и поэтомуздесь многое легче, не говоря о том, что жизнь чуть дешевле, чемв Париже илиЛондоне.
Несметное количество дешевых пиццерий -- просто спасение, если уВас здоровый желудок и скромный кошелек. И сытно, и много, идействительно недорого.
А какой кофе! После чашечки эспрессо (густейший напиток, налитыйлишь на донышко) можно бросаться на борьбу с мафией как комиссарКатанья, а лакомкам лучше отведать знаменитого cappuccino -- сцелой шапкой сладких взбитых сливок, такой приготовляют только вИталии.
Впрочем, и пообедать в ресторанчике можно очень вкусно исравнительно недорого.
Любая траттория -- если это не шикарный дорогой ресторан,разумеется, дает возможность вкусно и скромно поесть.Тартеллини, равиоли -- нечто подобное нашим пельменям, тысяча иодин вариант спагетти и макарон, при это бокал превосходногодешевого вина из погреба хозяина(vino della casa). А вот пиво --так себе, если уж вы такой до него охотник, попросите разливного(birra alla spina).
Но Рим такой город, что и обед может повергнуть Вас в смятениерезкимсмешением времен и пространств.
Как и везде, в Риме недороги и хороши китайские рестораны. Нокогдатакой ресторанчик -- на виа Фламиниа! Вдумайтесь в этислова. ВиаФламиниа -- дорога Фламиниа, по которой тяжко стучалишаги римскихкагорт, звенело оружие и легион за легионом шли насевере покорятьварваров. А теперь -- это просто узкая улочка наокраине, по которойрезво бежит желтый трамвайчик. Икитаец-официант говорит со мнойпо-итальянски немногим лучшеменя, зато его четырехлетний сын --китайчонок-бамбино --стрекочет, как истинный потомок Данте. Вот Вами Рим...
В кафе, пожалуйста, посидите подольше. В Париже люди открытывнешнимвпечатлениям и одновременно погружены в себя, здесь же неслишкомлюбят оставаться за столиком, чаще расхаживают попомещению, топодходят к стойке, то толпятся в каком-то углу,болтают. В одном изтаких кафе сидел патрон, работая напортативном компьютере."Джузеппе, -- крикнул он бармену, --второе марта, это был какойдень?" -- "Кажется, четверг". --"Очень может быть", -- согласилсяхозяин и бестрепетно занес этисомнительные сведения в компьютер.Великое итальянское"possibile"!..
И как они платят налоги? Недаром у налоговой полиции естьдажебронированные катера с пушками!
Где же все таки он, неуловимый Рим?
Под тяжелыми арками Колизея? Близ нежданно открывающейся впроемахоживленных улиц колонны Траяна, напоминающей своимтускло-серебристымсилуэтом на темно-вечереющем небе о жестокомвеличии империи, подчинивший себе половину мира? В маленькомкафе, где итальянцыестественны, словно в собственной семье иулыбаются Вам, как старомузнакомому? В пыльном сумраке музеяДориа-Памфили (зайдите туданепременно!), перед всевидящимвзглядом Веласкевского папы ИннокентияX, который, какрассказывают, увидев этот свой портрет, воскликнул:"Troppo vero(слишком похоже)!"? Среди садов Монте-Пинчо, откудаоткрываетсянезабываемый вид на купола Рима, или на вечернем Корсо, похожемна бесконечную праздничную залу, где люди забывают о печали, нафешенебельной улице Витторию Венето, где Феллини снимал"Сладкуюжизнь", где все богатство нынешнего римского "света"надменновыказывает свой суетный блеск? Перед Пантеоном -- храмомвсех богов, где покоится прах великого Рафаэля, давно ставшегобожеством, Пантеоном, который и для самого великого мастера былседойдревностью, перед храмом, рядом с которым и вполнесовременные конныекарабинеры в черных с лиловым подбоем плащахкажутся памятниками?
А возможно, более всего Рим открывается в потрясающем фильме"Fillini-- Roma", где город показан сквозь время и пространство,сквозьсудьбу человека и судьбы людей (посмотрите, если сможете,эту картинуперед поездкой).
Но главный Ваш Рим -- поверьте -- в какой-то "внезапности", окоторойникто еще не знает, который Вы вовсе не ждете. И котораязаставит Васподумать о том, что слова "вечный город" -- отнюдьне банальнаяметафора, а самая суть Рима, где о времени так легкозабыть, и гденедвижные стрелки часов вовсе не кажутсяслучайностью.